Нехорошая история

ЧТО удалось выяснить? Как мы уже сообщали, поводом для возбуждения уголовного дела по ч. 2 ст. 297 УК РФ (неуважение к суду, выразившееся в оскорблении судьи) против Экаева стала его публикация в издаваемой им газете «Тверской репортер» от 9.11.2011г. с хлестким заголовком «Судья-самодур Владимир Андреев». Фигурант той статьи судья Тверского облсуда г-н Андреев, несмотря на то, что она была опубликована спустя почти 2,5 месяца после судебного заседания, где в качестве зрителя присутствовал и Экаев, усмотрел в публикации состав уголовно наказуемого деяния и написал жалобу в СУ СК по Тверской области.
Мы не станем углубляться в юридические тонкости и правомерность дальнейших действий следствия. Нам важно лишь то, что в рамках данного дела, возбужденного весной с. г., следователь СО по г. Твери Дмитрий Фомин 5 марта с. г. выносит постановление о назначении гр. Экаеву судебно-психиатрической экспертизы. Именно с этого момента начинается самое главное, из-за чего и напрашивается вывод о возвращении в практику методов так называемой «карательной психиатрии», мнение о которой мы высказали неделю назад.
Чтобы понять ход наших дальнейших рассуждений, нужно обратиться к предыстории. Отношения Экаева с тверским судейским сообществом можно назвать весьма напряженными. Даже в бытность того адвокатом. Но особенно они обострились, когда главным судьей Тверской области стал г-н Карташов, а Экаев с головой погрузился в правозащитную деятельность и правовую журналистику. В своей газете «Тверской репортер» он обрушивался с сокрушительной критикой на тверские судебные власти. А кому в третьей власти это понравится? Примерно год назад в нашу редакцию от источника в СУ СК поступили сведения, что кое у кого из числа высшего руководства Тверского облсуда возникло пожелание, чтобы Абдуллу Экаева признали психически ненормальным. И, как мы предполагаем, такое желание у этого «кое-кого» вполне могло появиться после очередной неудачной попытки привлечь того к уголовной ответственности за клевету и оскорбления.

А ТЕПЕРЬ следите за руками, потому что далее начинаются самые настоящие, на взгляд автора, фокусы.
Зная о пожелании «кое-кого», очень быстро воплотившемся в соответствующее постановление следователя Фомина, Экаев 4 апреля с.г. обращается в высшую российскую судебно-психиатрическую экспертную инстанцию – Институт Сербского в Москве — и добровольно проходит там психолого-психиатрическую экспертизу. Естественно, тамошние эксперты, не найдя у Экаева каких-либо психических расстройств, выдают ему соответствующее заключение, с которым тот на следующий день знакомит следователя.
И вроде бы теперь у следователя нет оснований беспокоиться о психическом здоровье своего «подопечного», но… Фомин все равно выдает Экаеву предписание о направлении на амбулаторную судебно-психиатрическую экспертизу в областной психо-неврологический диспансер (ОПНД). И 9 апреля тот предстает перед судебно-психиатрической комиссией во главе с зав¬отделением судебной экспертизы Александром Андреевым. Однако с заключением комиссии о психическом здоровье подследственного, подготовленным 27 апреля, следователь Фомин знакомит Экаева лишь 25 мая, причем прямо в коридоре райсуда…

В ТОТ день его принудительно доставляют в суд, чтобы вынести решение о направлении на стационарную судебно-психиатрическую экспертизу в областную психиатрическую больницу им. Литвинова. В своем постановлении о помещении Экаева в психиатрический стационар судья Заволжского райсуда В. М. Смирнов, обосновывая соответствующее решение, пишет:
— Согласно заключению комиссии экспертов от 27.04.2012 г. решить диагностические и экспертные вопросы в отношении Экаева А.Ю. в условиях амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы не представляется возможным ввиду клинической неясности случая, необходимости уточнения выраженности психических нарушений, исключения эндогенного заболевания. Для решения вышеуказанных вопросов Экаева А.Ю. необходимо направить на стационарную судебно-психиатрическую экспертизу…

ВОТ ведь как интересно получается. Столичные коллеги тверского доктора Андреева – эксперты Института им. Сербского – не находят у Экаева каких-либо психических расстройств, а значит, о его невменяемости как высшем их проявлении даже речи идти не может. И уж никак там не могли не определить у Экаева наличия эндогенного психического заболевания – шизофрении, эпилепсии, маниакально-депрессивного психоза и им подобных психических расстройств. Люди там работают, несомненно, опытные и ответственные. Но тверской эскулап, получается, «сам с усам»: считает необходимым «уточнить степень выраженности психических отклонений», которые, как это следует из цитаты, у Экаева имеются…
Знакомый адвокат, пожелавший сохранить инкогнито, хорошо знающий суть произошедшего с Абдуллой Экаевым, считает, что его дело гораздо серьезнее, чем это может показаться на первый взгляд. Особенно после того, как, несмотря ни на что, он оказался, по сути, в неволе – в отделении судебной психиатрии больницы им. Литвинова. Теперь, считает он, вопрос о признании Экаева психически полноценным и вменяемым человеком во многом зависит от добросовестности больничной судебно-психиатрической комиссии.

С ВОПРОСОМ о компетентности г-на Андреева как судебного психиатра-эксперта я обращаюсь к его непосредственному руководителю – заместителю главврача ОПНД Ольге Лугининой. Но та категорически отвергла все мои сомнения. Мол, доктор Андреев не только имеет соответствующий сертификат и высшую категорию врача-психиатра, он, дескать, еще и кандидат медицинских наук. Что же касается вопроса о его добросовестности и принципиальности как судебно-психиатрического эксперта, то сомневаться в докторе Андрееве у нее нет никаких оснований. Что же касается его, по сути, расхождения с заключением московских коллег из Института Сербского, то каждый-де имеет право на собственное мнение…

В БЕСЕДЕ с главврачом ОПНД Натальей Максимовой я пытался выяснить, как часто в практике экспертной работы ее учреждения встречаются случаи, как в случае с Экаевым, когда местные доктора игнорируют мнение «вышестоящих» коллег. Во-первых, отвечала г-жа Максимова, таких случаев за время своей работы в ОПНД она припомнить не может. Во-вторых, все может обстоять не так, как это кажется на первый взгляд: Экаев, самостоятельно обращаясь за заключением в Институт Сербского, не мог поставить перед экспертами всех тех вопросов, которые мог бы поставить перед ними следователь.

К САМОЙ же возможности возвращения в практику того, что называют «карательной психиатрией», г-жа Максимова относится крайне отрицательно. А речь у нас зашла о том, что, согласно моему мнению, в истории с Экаевым тверские психиатры, по сути, пошли на поводу у правоохранительной системы, которой захотелось представить того психически нездоровым человеком. Максимова категорически заявила, что делает и будет делать все возможное, чтобы в руководимом ею учреждении такого не случилось.
А вот более-менее внятного разговора с самим завотделением Александром Андреевым, увы, не получилось. Он категорически отказался, ссылаясь на закон «О государственной экспертной деятельности», отвечать на любой мой вопрос, касающийся проведенной судебно-психиатрической экспертизы Экаева. В том числе такой: оказывалось ли на комиссию какое-либо давление извне, чтобы выявить у Абдуллы Экаева какие-нибудь психические нарушения или в крайнем случае «упечь» того в психиатрический стационар?

КАКИЕ из всего произошедшего можно сделать выводы? Увы, неутешительные. Потому что нынче судьбу нашего коллеги Абдуллы Экаева должна определить такая тонкая материя, как добросовестность стационарной экспертной комиссии. А тут, если судить по весьма расплывчатым формулировкам амбулаторной комиссии ОПНД, возглавляемой доктором Андреевым, ничего более-менее определенного сказать нельзя. Потому что в наше подлое и продажное время уповать на это человеческое качество представляется весьма проблематичным. Скорее, тут можно всерьез задуматься о том, что не самые лучшие традиции советской психиатрии готовы возвратиться…

Историческая справка:
«Карательная психиатрия» — сугубо публицистический термин, описывающий возможные злоупотребления в психиатрической практике, когда психиатрическая наука используется в немедицинских целях для поддержания авторитарной власти. Злоупотреблением психиатрией называют злоупотребление психиатрическим диагнозом, лечением и содержанием в изоляции для ограничения фундаментальных прав человека.

Считается, что такая практика свойственна преимущественно странам, находящимся под властью тоталитарных режимов. Там методы психиатрического лечения проводятся в отношении тех, кто находится в политической оппозиции действующему политическому режиму, и часто вуалируются под видом психиатрического лечения. Увы, подобного рода злоупотребления характерны для советского периода истории России. Однако тут уместно вспомнить, что и в такой демократической стране, как США, карательная психиатрия применялась с конца 1940-х до конца 1950-х годов. Там, напротив, в психбольницах лечили нейролептиками тех, кто выказывал сочувствие к коммунистическим идеям.
После XX съезда КПСС, осудившего культ личности Сталина и связанные с ним массовые репрессии, наступила так называемая «оттепель». Поднялась волна антисоветских высказываний и выступлений. Для борьбы с такого рода «критиканами» все чаще стали использовать немедицинские методы психиатрии. Тем более что своего рода «отмашку» дал тогдашний руководитель СССР Н.С. Хрущев: мол, только душевнобольные могут быть не согласны со светлыми перспективами строительства коммунизма.
Использование психиатрии в политических целях привело к тому, что в 1977 году на VI конгрессе Всемирной психиатрической ассоциации был создан Комитет по расследованию случаев злоупотребления психиатрией, а также принята резолюция, «осуждающая систематические злоупотребления психиатрией в политических целях в СССР».
В 1983 году Всесоюзное научное общество невропатологов и психиатров, чтобы не потерять свою репутацию окончательно, добровольно вышло из Всемирной психиатрической ассоциации накануне ее VII конгресса в Австрии. Отношения российской психиатрии с западной наладились только в годы перестройки. Тогда Всемирная психиатрическая ассоциация выдвинула ряд условий. Во исполнение их в 1992 году в России был принят Закон о психиатрической помощи (№3185-1), вступивший в силу 1 января 1993 года, признано использование психиатрии в политических целях и реабилитирована часть пострадавших. В 1988 году, когда жертв «политической психиатрии» постепенно начали реабилитировать, выписывая из психиатрических больниц и снимая с психиатрического учета в психоневрологических диспансерах, Всесоюзное научное общество невропатологов и психиатров вновь было принято во Всемирную психиатрическую ассоциацию. В настоящее время ее членом является организация-правопреемник — Российское общество психиатров.

От редакции:
КОГДА верстался номер, стали известны новые подробности в так называемом «Деле Экаева». Оказалось, что три недели назад А. Экаев направил в три адреса: Контрольное управление Президента РФ, Управление по вопросам госслужбы и кадров при Президенте и в Верховный суд РФ на имя председателя В.М. Лебедева – письма с критикой деятельности некоторых высоких судебных чинов Тверской области. Если хотя бы часть этого подтвердилась, у «третьей власти» в регионе возникли бы серьезные проблемы. Чтобы отвести их от себя, самый лучший выход: объявить заявителя больным и психически неуравновешенным человеком, эдаким «городским сумасшедшим», с которого и взятки гладки… Не в этом ли секрет заточения тверского правозащитника в «Бураньку»?