«Земли огорожены колючей проволокой, как при немцах…»

Люди колхоза «Сознательный» в Тверской области поставлены перед вопросом жизни и смерти: выходить в поле хлеб сеять или не выходить?

Ну и шутник же губернатор Тверской области господин Зеленин! Шуму понаделал на всю страну с червяком на кремлевской тарелке. Нам-то с вами, граждане, какое до всего этого дело? Других сенсаций у тверского губернатора не случилось?

Ну вот хотя бы эта, имеющая прямое отношение к тому, будет ли что-нибудь в нашей с вами тарелке. Появится ли хлеб на нашем столе? До червяков ли нам в кремлевской столовке?

В эпоху сплошного раскрестьянивания крестьян (процесс не менее значительный, чем коллективизация, о чем провидчески говорил Андрей Платонов) существует на родине господина Зеленина колхоз, который называется «Сознательный». Прошел достойно сквозь бури 90-х. Уцелел.

Люди этого колхоза поставлены перед вопросом: весной выходить в поле хлеб сеять или не выходить? Вопрос жизни 120 колхозников, средний возраст которых 40—45 лет. Вопрос существования не одной семьи. И нашего с вами существования. Скажем прямо.

Дело в том, что почва уходит из-под «Сознательного».

Куда и к кому уходит?

Если все по порядку. Когда крестьян наделяли земельными паями, «сознательные» решили отдать свои земли в собственность колхоза. 17 апреля 2001 года колхоз зарегистрировал земельный участок площадью 3231 га сельхозугодий с кадастровым номером (копия свидетельства имеется в редакции).

С принятием Федерального закона «Об обороте земель сельхозназначения» местная администрация призвала крестьян оформить земельные паи, якобы есть опасность, что вся колхозная земля отойдет в собственность области. Такой опасности не было. Но мина под дальнейшие события была заложена. Весной 2007 года зоотехник Надежда Лутенко избрана председателем колхоза. Вот тогда-то ей и поступило предложение от главы администрации района… продать колхоз за 10 миллионов рублей.

Ходоков было много. Районные власти пригласили иностранцев в качестве инвесторов. Когда на расширенном заседании правления иностранцы обозначили сумму инвестиций, колхозники рассмеялись. Той же весной 2007 года началась скупка земельных долей. Некие странные люди, зачастившие в Столипино и Никифоровское, распускали слухи о скором банкротстве колхоза и советовали свидетельства на землю либо продать, либо засунуть в определенное место.

Вскоре «Сознательный» попадает в поле зрения Тверской земельной компании. За неуступчивость Лутенко получает кличку Красный Директор и целый набор положенных угроз. Олеся, дочь председателя колхоза, в школу ходит под охраной.

Основным скупщиком земель оказался Тимур. Точно известны его фамилия и год рождения. Но мы его будем называть так, как его определил писатель Вячеслав Пьецух, доподлинно знающий всю историю «Сознательного», поскольку дача его находится на землях колхоза и со многими «сознательными» он находится в большой дружбе.

Вот и мы с вами будем называть приобретателя колхозных земель Тимуром Чичиковым.

Ничего уникального в столипинских событиях не было и нет. Вакханалия с банкротством хозяйств, на счету которых было немало денег, всегда сопровождалась так называемой законной скупкой земель. Постепенно земля, имеющая серьезные ограничения в товарообороте, становится предметом спекуляции. Думаете, Тимур под покровом ночи скупал земельные паи? Ошибаетесь!

Каково же было удивление председателя колхоза Лутенко и механизатора Данилова, когда не однажды они встречались с Тимуром то в Тверской земельной компании, то в кабинете вице-губернатора.

Это вам не покупка ЮКОСа, осуществленная неизвестной фирмой, зарегистрированной у тверского пивного ларька. Место одной из бесед с представителями «Сознательного» — Тверская земельная компания. Случилось это 24 сентября 2007 года. Вот там-то господин из земельной компании, расстелив карту и ударив ребром ладони, решительно заявил:

— Это будет наше!

Речь шла о пойменных землях.

— Так там наша ферма… пастбища…

— Не согласитесь, тогда…

Это тогда идет по сей день.

Впервые я встретилась с людьми из «Сознательного» 31 декабря 2007 года. О праздновании Нового года никто не вспоминал. В помещении «Крестьянского фронта» проходило собрание, альтернативное тому, которое скупщики провели на следующий день после встречи в Тверской земельной компании, то есть 25 сентября 2007 года.

Они уже владели 20% всех земельных паев и потому имели право провести любое собрание. Но проходило оно за… 400 верст от центральной усадьбы «Сознательного». Случайно узнав о собрании, «сознательные» кинулись в путь, прихватив копии свидетельств на землю. Территория собрания охранялась чуть ли не ОМОНом. С дверей были сняты дверные ручки. Ни один «сознательный» не был допущен на собрание, где решался животрепещущий для колхоза вопрос — первоочередной выдел земель. Определялись границы и местоположение земельных участков.

«Сознательные» кинулись за помощью во все концы.

Ну что с того, что аграрный комитет Госдумы признал все действия, совершенные с земельными долями, противоречащими Закону «Об обороте земель…», а собрание скупщиков от 25 сентября 2007 года недействительным?

Все — впустую!

«Сознательные» запомнят свой поход в администрацию президента (2008 год). Запомнят номер кабинета и фамилию чиновника, который накинулся на просителей.

— Сами навыбирали, вот и майтесь…

— Но мы ведь и президента вроде выбирали…

— Да за вилы браться надо, а вы тут с письмами.

«Сознательные» берут в долг деньги, чтобы организовать контрскупку. Тимур каждый раз накидывает цену, и, когда она поднимается с 15 тысяч до 500 тысяч, скупка оказывается не под силу. Подумайте сами, что это за сумма для крестьянина, которому и 100 рублей заработать непросто. Наследничек земельного пая, за который жизнь положили отцы и деды, лихо приобретает иномарку, которая через неделю оказывается в кювете.

И мы не хуже Абрамовича — можем вызвать такси и сгонять в Зубцов за бутылкой водки.

Тимур Чичиков не дремал. Он вовсю скупал доверенности на право проводить с землей любые операции. И однажды из лица, скупавшего доверенности, он становится собственником. Вступает в наследство по завещанию. Не важно, чем это закончится для завещателя. Умрет он.

Начинается новый виток деятельности Чичикова. Став собственником одной из долей долевой собственности, он имеет право все приобретенные доверенности оформить на себя. И становится латифундистом. Для чего? Будет пахать и сеять?

Однажды в одном из официальных тверских кабинетов механизатор Сергей Данилов спросил Чичикова, что он собирается делать с землей?

— Не для того мы тратим такие суммы, чтобы в земле ковыряться, — честно признался приобретатель.

— Народ наш изумителен и непредсказуем, — говорит Данилов.

В Столипине идут довыборы сельских депутатов. Чудесным образом Чичиков становится депутатом в 2008 году, хотя живы те, кого люди Тимура на БМВ с автоматами возили к нотариусу.

Народ боится жить плохо. Но еще больше он боится изменений. Опыт крестьянина учит: любые изменения пройдут по его судьбе танком.

Так вот: о танках.

Почему именно здесь, на этих землях, сердце мое стонет и ноет, хотя все, что происходит с «Сознательным», знакомо мне до запятой? Эта история сельской России длится второе десятилетие. Но стоит пересечь речку Держа, вода в которой поднималась на метры из-за трупов тех, кто не прожил свои жизни, и всё, что сейчас здесь происходит, приобретает другой объем и другое значение.

Когда я бываю в «Сознательном», по вечерам хожу с трактористом Сергеем Даниловым и Надеждой Лутенко по домам тех, кому было 11—12 лет, когда здесь кипел котел войны. В этот приезд (февраль 2011-го) я уже многих не застала.

Это можно слушать до бесконечности, потому что каждая деталь, сохраненная памятью, это и есть подлинная история народа, не щадившего живота своего за мать-родную землю.

Клавдии Ивановне Цветковой 82 года. Живет одна. Муж умер, да так ушел, что не пришлось бабе Клаве за ним поухаживать. Повернулся к стене… и затих.

Вспоминает, как родителей загоняли в колхоз.

— Вот так, как сейчас. Только теперь нас выгоняют.

Кем только не работала баба Клава: плугарем на тракторе, дояркой, кладовщиком, свинаркой. Лен трепала.

Но чаще всего вспоминает военное детство.

— Село, где жили, немец взял. Отец был на Первой мировой. Пошел и на Вторую. Нас, детей, было пятеро. Горох горохом. Мать с дитями дошла до Борискова леса. Там землянку вырыли и жили. А чего в лесу исть-то можно? Иногда забегала к себе в дом, где немец стоял, и, крадучись, в подполье брала картошку.

Сергей спрашивает, была ли баба Клава в похоронной команде?

— Да нет. Бог уберег. Дело нехитрое. Возле фермы вырыли силосную яму. Туда и трупы скидывали. Вот почто-то наши солдатики были все в исподнем, а немцы — в шинелях, касках, сапогах. Их — в другую яму.

Однажды искатели пришли, рассказывает баба Клава, и попросили указать, где могли быть те силосные ямы.

— Привезли на то местечко. Найтить яму не смогла. Все сровнято.

Помнит баба Клава, как село переходило из рук в руки, как на столипинской церкви стояли немецкие минометы. И на всю жизнь запомнила гул мотоциклов, на которых въезжали немцы.

А по ночам ей снится один и тот же сон: сотни раненых, один врач с лампой, бегающий от одного к другому. И стон: «Пристрелите, братцы!»

— Долго под немцем были. Земля кровью покрывалась не раз.

— Ну, приходит он, — неожиданно баба Клава переходит к Чичикову. — Уж и не знаю, как сказать. То ли ряженый, то ли наряженный. Красивый. Галстук при нем… Ой, чего это я зубы забыла надеть? — спохватывается баба Клава. Да так без зубов и остается.

Чичиков с порога:

— Мать, продай землю. Внуку импортную машину купи.

— Сколь дашь?

— Сто пятьдесят тысяч за пай. Вас двое. Вот и считай.

Два старика в голос:

— Ты откуда такой взялся, чтобы землю купить? Ну и где твои весы? Сколь стоит горсть земли? Откуда земля объявилась? Ее планетяне нам подбросили? Богом она дадена. Какие жисти на нее положены. Да пошел ты! Другая власть сраной лопатой погнала бы тебя из деревни.

Нет, больше не приходил.

«Здесь можно жить и работать»

«Сознательный» участвует в программе переселенцев.

Хорошую деревенскую баню обустроили под три трехкомнатные квартиры. Настоящий евроремонт.

В одной из них живет узбек из Таджикистана Бурхон. Ветврач. Два года работал на частника всей своей семьей (жена, сын, дочь). Хозяйство большое — 500 овец, 20 коров, 10 лошадей. Работали за одну еду.

— Все мои мечты не получились по закону. Вынужденно вышел, — говорит Бурхон.

Требовал расчет. Не вышло. Десятью баранами рассчитался хозяин. Бурхон наслышан был о «Сознательном». Напросился. Всем доволен. Боится, что колхоз ликвидируют.

Мы уходим от Бурхона почти в ночь. Все знаем о его девяти детях и пятнадцати внуках. Надежда Лутенко размышляет, как увеличить жилплощадь для Бурхона. Говорит, что младшая дочь Азиза оказалась способной ученицей.

— Я разумно смотрю. Здесь можно жить и работать, — говорит Бурхон.

В двух других квартирах — сварщик из Украины и механизатор из Молдавии.

В прошлый мой приезд Лутенко обустраивала одно чеченское семейство. Ничего хорошего не вышло. Живут, но не работают.

…Семейство Сухачевых. Александр — механизатор. Красавица Татьяна — зоотехник. Сын Захар — тракторист. Коренные жители Столипина.

— Саш, расскажи, как Тимур народ обирал.

— Да ну… Люди все-таки совестливые оказались. Им сейчас стыдно. Спрашиваешь, как могли пай продать? В ответ: «Придут, дом сожгут. Где детям жить?» Вот и весь сказ.

Александр рассказывает о людях из соседнего колхоза «Победа». Распался он. Три года люди без работы сидели. «Сознательный» на своем автобусе возит этих людей на работу (25 верст).

— Первое время на них страшно было смотреть. Работали как звери. Никаких обедов, перекуров. Такая у людей тоска по работе сделалась.

Сейчас речь идет и об их судьбе.

Удивляется Александр политике в сельском хозяйстве: раньше на литр молока можно было купить четыре литра солярки. Сейчас за литр солярки надо отдать четыре литра молока.

Как сев или уборка, жди скачка цен на топливо. Не политика, а сплошная удавка.

За все время нашей беседы сын Захар не обмолвился ни словом. И был в этом молчании какой-то вызов. Молодой, красивый, сильный. Только женился. Потом я пойму природу этого молчания. Как скажет отец Захара:

— Помирать собираешься, а хлеб сеешь.

Кто стоит за крестьянином?

«Дорогой Сергей Михайлович!

Податель сего — моя старинная приятельница Надежда Васильевна Лутенко, председатель колхоза «Сознательный» Тверской области Зубцовского района, женщина боевая, хозяйка рачительная, человек порядочности безупречной. Я ее знаю чуть ли не двадцать лет, так как долгие годы, с апреля по октябрь, живу в деревне, как раз принадлежащей к ее колхозу.

Дело в том, что некие загадочные личности, этакие Чичиковы новейшего времени, скупают у здешних крестьян их земельные паи, преимущественно по берегам Волги, причем в обход закона и сравнительно за гроши. Отторгнутые таким образом земли обычно зарастают березняком и часто бывают огорожены колючей проволокой, как при немцах, частью же они идут под строительство роскошных коттеджей, сомнительных заведений или под развод экзотического скота.

Случай с «Сознательным» — это, конечно, эпизод, но эпизод, наводящий на невеселые размышления. Ведь треть всех земель колхоза, отторгнутых таким образом, это рабочие сельскохозяйственные угодья, дававшие реальную продукцию, кормившие самих колхозников и страну. Следовательно, речь идет о наступлении на наше национальное сельское хозяйство, стало быть, тут ставятся под вопрос продовольственная безопасность и сам суверенитет Российского государства. Между тем судебные инстанции, куда обращались наши колхозники, настойчиво держат руку новейших Чичиковых — видимо, за ними кто-то большой стоит.

Отсюда покорнейшая просьба, дорогой Сергей Михайлович: нельзя ли предоставить председателю Лутенко каких-либо пять минут для выступления «с высокой трибуны» Крестьянского съезда, на днях имеющего быть в Москве, тем более что она участник и делегат. Дело-то нешуточное, народ без работы, обирают колхозников как липку, в иных местах мужику к огороженной Волге не подойти, а ведь крестьянство-то наше блажное: сегодня у него рука тянется к стакану, а завтра, не приведи Господи, потянется к топору.

Засим очень надеюсь на Ваше участие, зная Вас как человека принципа и радетеля за народное дело.

Ваш
Вячеслав Пьецух.
Тверская область, д. Устье,
14.09.10».

Это письмо передали Сергею Миронову, председателю Совета Федерации, прямо на земельном конгрессе. Слова Лутенко не дали.

«За страдающим крестьянином никто не стоит» — эта пронзительная фраза принадлежит Иосифу Бродскому, и навеяна она встречей со стариком, который ехал в ссылку на 10 лет за колоски.

Там, в Норенской, поэт обрел бесценный опыт постижения смысла народной жизни, смысла человеческой солидарности.

Вот о ней, человеческой солидарности, поговорим.

Когда крестьяне уральского села Балтым написали десятки писем людям культуры о судьбе земли, которую у них украли (четыре тысячи га), откликнулась Лия Ахеджакова. Единственная. Это к вопросу о человеческой солидарности. Три года она опекает балтымских крестьян. Устраивает ходокам жилье. Знает, у кого инфаркт, у кого ноги отнялись. Нанимает адвокатов по балтымскому делу. Рассылает во все концы историю Балтыма. По моим сведениям, дело дошло до президента.

У «сознательных» тоже есть свои защитники. Вячеслав Пьецух к тому же занимается просвещением крестьян.

Дивную книгу писем из деревни Энгельгардта тракторист Данилов цитирует страницами.

— Как же оно так? 150 лет без рабства в деревне, а в сущности ничего не изменилось.

У Пьецуха, говорит Данилов, большая библиотека. «Я уже много что прочитал и о Ржевском фронте, описанном немецким генералом Гроссманом».

Сейчас Сергей Данилов читает «Мир глазами иностранцев. XVIII — XIX вв.».

К депутатам Госдумы «сознательные» пробились через народного артиста Герарда Васильева. Он им как отец родной.

*  *  *

На территории колхоза «Путь Ильича», которого в помине нет, стоит хорошая средняя школа. Сейчас здесь только начальные классы. Детей разбросали по другим деревням. Старожилы говорят, что Вячеслав Пьецух бился за школу отчаянно. Был уверен, что спасет школу для села. Ничего нет страшнее вида школьного здания, пребывающего в запустении. Окна выбиты. Монумент павшим, за которым ухаживали школьники, засыпан снегом. И такое уныние, от которого делается страшно. Неужели и тут кипела жизнь?!

Дед, продавший свой пай за 500 тысяч («Да не за 500… Они с каждого еще высчитывали по 15 тысяч. Да не знаем, кому они шли»), рассказывает о былом, о мастерских, спортивных занятиях школьников. О жизни, которая здесь была.

Работы никакой. Мимо идет мужик с лопатой наперевес. Рядом девочка лет десяти.

— Вот, смотри, он же молодой еще. Ему работать да работать. А он с утра снег отбросил у старухи, на бутылку заработал, и все его счастье тут.

…А вот и те самые заборы, которые тянутся на километры. Двое мужиков рассматривают, из чего состоит заграждение.

— Гляди, это ж не проволока. Это штамповка фабричная. Ее не распустишь, не разберешь.

— А что здесь будет? — спрашиваю.

— Охота для сиятельных лиц. Вольер для дикого зверья. Говорят, из Франции оленей завезут, и здесь их будут отстреливать.

— Зачем же из Франции оленей? У нас что, своих нет? — спрашиваю.

— Да те экзотические, не как наши. Ну вот отстреляют их… и тут же самолетом привезут других.

— А потом? — спрашиваю.

— Зверей перестреляют, начнут стрелять по тарелкам, а надоест — выйдут за вольер и нас начнут постреливать…

Деревня полнится слухом, что на месте школы будет элитный охотничий клуб.

Может, все это и неправда. Когда социальный лифт мчится без остановки, задраенный сверху донизу, обтянутый проволокой, никаких хороших слов ждать не приходится от тех, кто на обочине жизни.

Отняв у крестьянина главное — землю, работу, оставив его наедине с бутылкой, каких сказок вы от них ждете?

Позвонила Вячеславу Пьецуху с одним вопросом: как спасти «Сознательный»?

— Думаю, это уже бесполезная затея. Помогать надо. Можно было бы попытаться дойти до президента, но в успех не верю.

Писатель живет на земле «Сознательного». Живет в деревне, сожженной немцами. Один дом остался в целости и сохранности. Это и есть дача Вячеслава Пьецуха. Он открыт для всех «сознательных». С ними писатель ведет бесконечные беседы о смысле бытия. Эти беседы не менее интересны, чем те, которые он постоянно ведет с Александром Ивановичем Герценом о судьбах России.

На прощание сказал: «Хорошо, что у них появился еще один радетель, но, если честно, все это грустно».

*  *  *

Читаю военные дневники Елены Ржевской.

«И все время рядом крестьянские неимоверные усилия — воспроизвести что-то для жизни, сохранить скот, спасти стены жилища».

Они все такие же, крестьяне и этой поры. Этого времени. Все те же неимоверные усилия. Им грозят, землю отнимают, а они рассказывают, как дети малые, о новых приобретениях.

Купили два комбайна «Полесье».

Четыре трактора МТЗ-1221.

Культиватор «Ярославец». А еще купили четырех «французов». Это плуги, дающие другое качество пашни. Пашет ровно, исключает лишние проезды.

Купили литовский молокоотвод. Полы отремонтировали на ферме так, что осуществляется поуровневое доение.

Столовую построили, где еда для рабочих бесплатная.

А потом рассказывают про тритикале — гибрид ржи и пшеницы — колос стойкий, не валится. Зерно крупное. Правда, вымолачивается тяжело. Но даже в засуху дает более 20 центнеров с га.

Откуда сила жизни? Их тюкают по темечку, а они строят планы.

Однажды Надежда Лутенко скажет о своих гонителях:

— А мне их жалко. Они не знают, как пахнет земля.

Щемящее чувство с детства: это когда отец возвращается с комбайна и приносит тебе подарок от зайца. Как правило, это то, что осталось от отцовского обеда, пропахшего землей и намолоченным зерном. Слаще еды на свете нет. Потом они рассказывают про звуки сушилки. Как сердце работает в такт с ней.

— Вся природа в нашем геноме. Наши корни в земле зарыты. Природа дает тебе такой опыт поведения, чему никто научить не может. Главное правило: жить взаимно. Взял из земли, вложи в нее.

Природа не прощает ошибок. Если ты знаешь, что река не может течь обратно, ты уже человек, — это ничтожная часть того, что мне рассказал тракторист Данилов. Пейзаж вписан в него как неотъемлемая часть его самого.

Они помнят, в какой период и сколько раз менялась погода. Знают, что земля одушевлена. И знают это, ни с чем не сравнимое ощущение — выход в поле. Как выход в новую жизнь.

…Мы уходим от узбекского врача в ночь. Поселок Столипино во тьме дает ощущение сказки. Дивное место, на которое уже не раз покушались добры молодцы: «Вот всю деревню — под бульдозер». Слышат и такое от ответственных людей: «Ваше несчастье, что вы родились в живописных местах».

И вот в эту чудную ночь впервые за все время нашего знакомства механизатор Сергей Данилов, который не ведает, что такое отчаяние (так казалось), бросает в сердцах: «Отнимут у нас все, заведем кошару в диких местах и будем делать свое дело жизни».

P.S. «Сражение, поглотившее сотни тысяч солдат, не знало пощады к человеческим очагам, не ведает ни в чем неправоты и никакой другой ответственности — как только победить».

Эти беспощадные строки принадлежат Елене Ржевской.

Звоню Елене Моисеевне, знакомством с которой дорожу. Хочу рассказать, что сегодня происходит на этой земле.

Набираю телефон и — онемела.

Нет ни слов, ни сил.

А в голове, как гвоздь, одна мысль: неужели впервые за всю историю своего существования «Сознательный» не выйдет весной в поле?

 

 Эльвира Горюхина

15.03.2011

http://www.novayagazeta.ru/data/2011/027/26.html